Вероятно, с «объективной» точки зрения духовные произведения появляются на свет более или менее равномерно. Но мы уже заметили, что в жизни выдающихся композиторов «сгустки» musica sacra образуются, что так естественно, в зрелые годы, часто — уже где-то ближе к последней черте. Если же попытаться окинуть взглядом всю историю западного искусства, то и в ней можно заметить подобные «сгустки»: интенсивность духовного творчества возрастает в кризисные моменты развития цивилизации, на перепутье, в ответ на катастрофические события или на предчувствие глубоких, кардинальных перемен. Череда кризисов христианской Европы началась не вчера — с разной степенью остроты они проявляются уже с эпохи зрелого Средневековья. Первой в полосу турбулентности вошла священная история, с ее стремлением к разрешению в событиях Судного Дня и к последующему преображению тварного мира; за ней последовала история естественная — сумма традиционных взглядов на космос и живую природу. В более близкие к нам времена решительно и неоднократно менялись представления об устройстве общества, о месте и роли техники в человеческой жизни, о возможных и допустимых границах вторжения людей в экологию Земли. И разумеется, это имело зримые практические последствия, поистине поразительные и непредсказуемые. Ожидание перемен порождало утопические мечтания и иррациональные страхи, будущее манило и сулило катастрофы — все это накладывалось на матрицу традиционной веры, вызывая к жизни величайшие достижения мысли и самые значительные произведения искусства. Немалым стимулом к духовному творчеству послужили и войны. Память о жертвах Первой и Второй мировых войн спустя многие десятилетия по-прежнему живет в сердцах людей, но и наполеоновское нашествие, а еще раньше Тридцатилетняя война нанесли европейской цивилизации страшные раны, врачевать которые стало призванием поэтов, художников, композиторов…

На этом фоне становится понятно, что же случилось в последние десятилетия с высоким искусством, в частности с «классической» музыкой, почему оно, как это видится, потерпело историческое поражение в конкуренции с массовой культурой. Высокое искусство всегда стремилось максимально расширить свое влияние на общество, но имело четкое ограничение: оно обращается к мыслящему субъекту и не столько внушает ему ту или иную сумму представлений, сколько помогает задуматься, погрузиться в рефлексию. Современные информационные потоки, в формат которых так естественно укладывается продукция масскульта, напротив, являются средствами социальной инженерии, технологиями, заточенными на то, чтобы эффективно воздействовать на сознание людей, изменять его в ту или иную сторону. Воздействие это может быть «добром», а может быть и «злом» (иногда в отношении этих понятий сегодня складывается консенсус, а иногда позиции разделяются). В любом случае, человек, сознание и память которого подвержены таким манипуляциям, уже не тот, каким он был, вероятно, еще столетие назад. Известно, что экология большого города вредна для здоровья его обитателей, но и современная информационная среда токсична для классического европейца. И все равно, по моему убеждению, «мыслящий тростник», как бы трудно ему ни приходилось, — «легкие» цивилизации, орган, без которого она не способна существовать.

Наследие musica sacra последнего столетия можно оценивать и с чисто художественной точки зрения (если таковая существует в своей чистоте). Но перед лицом кризиса наших дней неизбежна своя, особая фокусировка. Думается, что актуальность таких разных явлений, как позднее творчества Оливье Мессиана («Озарения потустороннего») и Джона Тавенера («К тишине», «Фрагменты Реквиема»), лучшие сочинения Софии Губайдулиной и Арво Пярта, будет только возрастать. И наоборот, космологические спекуляции великого Карлхайнца Штокхаузена на наших глазах становятся не более чем достоянием своей эпохи, а наивные призывы ко всему хорошему в популярных опусах Карла Дженкинса и Филипа Гласса вскоре будут вызывать лишь скептическую улыбку. Более того, нам следует отнестись со всей серьезностью к музыке тех композиторов, которые осуществили и продолжают осуществлять исследование бесконечной слабости человеческой природы, погружаясь порой в самые мрачные ее бездны (таков, к примеру, Фаусто Ромителли). Это тоже musica sacra, вне зависимости от религиозной позиции ее создателей. Возможно, именно нигилистическая ветвь высокой культуры первой смогла диагностировать и глубже всего осмыслила тот цивилизационный кризис, перед лицом которого мы оказались. Обвинять ее в том, что она этот кризис и спровоцировала, по-моему, несправедливо.