Неотъемлемой чертой авангарда второй волны был синтез поэзии, музыки, текста и пластического осуществления философских изысканий молодых художников, не всегда осознающих реальность. Многие шедевры и религиозные откровения рождались на кухнях, в беседе за стаканом вина, под некий диктат Демиурга. Так художник и поэт Игорь Ворошилов сформулировал поэтико-философскую концепцию о художнике-творце, рукой которого водит Бог, а ученик Малевича Владимир Стерлигов создал чаше-купольную теорию существования мира, в которой жертвенная чаша, отдав жертву Богу, переворачивается и защищает, став куполом. Все эти теории кажутся несколько надуманными сейчас. Но, находясь в условиях религиозного вакуума, не имея практически никаких теологических источников, поэты и художники были искренни в поисках новой, отличной от набившей оскомину пролетарско-атеистической повседневности. Уход в религию, мистицизм был для них родом диссидентства, как и выступление на Красной площади против ввода войск в Чехословакию. Только, в отличие от политических диссидентов, художники преследовали единственную цель — создать идеальный гармоничный мир свободы.
Как ни странно, при всей отрешенности спиритуализма, напряженность искусства Второго авангарда определяла и его особую общественную позицию. Она состояла в том, что художественное творчество брало на себя функцию общественного протеста и осознавалось как более глубокая и эффективная реакция на существующий порядок, чем политическая борьба.
По словам Уильяма Базиотиса, художника, увлекающегося философией экзистенционализма, «когда демагоги от искусства призывают тебя делать социальное искусство, понятное искусство, хорошее искусство — плюнь на них и возвращайся в свои сны». Но видели ли художники Второго авангарда ловушку экзистенциализма, превращающегося в своем закономерном развитии в структурализм и постмодернизм, с их коллажем из псевдоэпистем, обесцениванием всякого пафоса, пестованием псевдоинтеллигентской, псевдотворческой позы с «я-так-видением»? Вопрос открытый и не исследованный ни на философском, ни на искусствоведческом уровне. И от ответа на него зависит, дождемся ли мы новых преобразовательных споров между академистами и авангардистами третьей волны.